Два ангела на плечах. О прозе Петра Алешкина - Коллектив авторов

В романе чередуются эпизоды жизни Ивана Егоркина с Галей, спортивные будни Алеши, катящаяся под уклон жизнь Романа. Довольно ярко выписан образ фарцовщика и спекулянта Бориса. Из таких потом получились чубайсы и березовские.

Ради комнаты Галя устраивается работать в жэк техником-смотрителем. Это, пожалуй, самые живые страницы в романе. Интересно, сочно, с трагическим юмором рассказано как они с Иваном обходят квартиры неплательщиков. Облупленный пятиэтажный дом являет собой как бы раздрызганную пьяную Россию. Так и хочется навести в нем порядок, все прибрать, вычистить, отмыть от Федек-обсевок.

Поскольку автор писал роман десять лет, интересно следить, как в сюжетных линиях проявляется «оттаивание» времени. Так, на страницах появляются ресторанные проститутки и даже начальник-гомосексуалист. Это в линии Романа Палубина. В линии Алеши интересен мир спорта: психологически увлекающе поданы автором отношения внутри команды, характеры.

Иван Егоркин, защищая жену от наркоманов, увечит двоих. Они оказываются сыновьями могущественных торгашей. Свидетель подкуплен, судья тоже. Егоркина осуждают на три года. Но все кончается хорошо и с явно ощутимой надеждой, которую рождал у автора, видимо, 1988 год, когда роман был закончен.

Мне очень нравится линия младшей Галиной сестры Наташи и ее друзей. Это уже новое поколение, более умное и толковое. Эти ребята начинают практическую работу по оздоровлению общества, и верится, что у них получится, что за ними будущее.

Один из персонажей романа рассуждает так:

«Мы говорим, человек рожден для счастья, но не догадываемся, что жизнь наша – блуждание в зарослях в поисках дороги к счастью. Никто не знает, в какой стороне эта дорога. И кружим мы в зарослях, блуждаем, ветки хлещут по лицу, падаем, набиваем синяки да шишки… Выбрались на тропинку, широкая, много людей протопало по ней. Радуемся – на верном пути, вот-вот выберемся на дорогу, большую дорогу к счастью. Торопимся, бежим, спотыкаемся, а тропинка все уже, все неприметней, глядишь и исчезла. И опять вокруг одни заросли. И снова кружим, кружим, кружим…»

Но хотелось бы напомнить писателю Алешкину забавные слова Г. Лессинга – «Главная причина нашего недовольства жизнью есть ни на чем не основанное предположение, что мы имеем право на ничем не нарушаемое счастье, что мы рождены для такого счастья.»

Конечно, биографию писателя нельзя механически соотносить с его творчеством. Но по прочтении романа видно, насколько сам автор человек образованный, и не по формальному признаку. Он обладает широтой и универсальностью познания жизни.

Художественная ткань романа состоит из различных пластов эмоционально-смыслового содержания, находящихся в сложных отношениях друг с другом. Они обладают своим выразительным значением, своей внутренней законченностью и логикой, но живут и воспринимаются нами в определенных функциональных связях с другими такими же одновременно с ними разрабатываемыми эмоционально-образными системами, в каждом моменте своего развития подчиняясь общему движению замысла.

Как я понимаю, особенно привлекают читателей в прозе Петра Алешкина его обобщения, его желание понять и представить весь человеческий мир, дойти по звеньями цепи от человека к людям. Он – писатель философского склада.

Роман «Время великой скорби» – книга долговечная. Она вызовет в будущем еще много размышлений и толкований. Студенты-историки, например, уже приняли ее к сведению, как самое яркое отражение поры крестьянских бунтов против большевизма.

Работая над романом, Петр Алешкин ставил и разгадывал те больные вопросы жизни деревни, страны и народа, которые не решены и поныне.

В январе 1989 года, на Рождество, один восьмидесятивосьмилетний старик зарезал другого. Казалось бы, обычная бытовуха. Поспорили по пьянке. Так и думал вначале молодой следователь. Но все оказалось сложнее. История эта своим началом уходила далеко, в 1917 год.

Впервые Егор Антошкин и Мишка Чиркунов, или по-уличному Чиркун, столкнулись на деревенских посиделках. Мишка был старше на два года, уже побывал в армии, но дезертировал оттуда. «Как царя спихнули, мерекаю, за кого мне теперя кровя лить?» – так рассуждает он. Вот портрет этого антигероя: «Вошел – шапка на затылке, усы вздернуты, рот в ухмылке, глаза взгальные… Разделся, кинул шапку и полушубок в кучу на сундук, пригладил ладонью черные, сухие и короткие волосы на удивительно маленькой голове. Длинноногий, широкий в костлявой груди, поджарый, большеротый, с близкопосаженными глазами, озорной, подвижный, как на шарнирах весь». Образ взят непосредственно из жизни; я лично таких людей повидал много, и характер их представляю.

Очень нравится Егору поповская дочка Настенька. Но уже положил на нее глаз Мишка Чиркун. Вовремя поспел Егор к риге, когда хмельной Мишка тащил упирающуюся Настю по снегу.

Следующая их встреча в 20-м году. Красноармеец Егор приезжает в деревню на побывку, и как раз в это время туда нагрянул продотряд комиссара Марголина, в котором и Мишка Чиркун. Словно Мамай проходит по деревне, отбирают все дочиста. Убивают председателя сельсовета. Вместо него Марголин назначает Мишку Чиркуна.

Очень экспрессивны эти сцены: унижение крестьян циничным Марголиным и его сворой, ощущение приближающейся еще большей беды. Не за такую власть воевал с белыми Егор.

Отец говорит ему:

– Ты отстал… оборкаться не успел, да и не к чему, тут без тебя жизть кутыркнулась, раздрызганная стала, все, как слепые посеред леса, один туды тянет, другой сюды. Никто не знает, где дорога, а все указывают. Иной, скороземельный, таким соловьем поет, точно, мол, знает, за каким бугром рай, заслушаешься, бегом бежать следом охота, а приглядишься…

Отец Егора с мужиками принимают резолюцию о жестокости власти, о том, как им видится настоящая крестьянская жизнь. Отца арестовывают и везут в волость. По дороге Мишка Чиркун его застреливает, якобы при попытке к бегству. Не может он забыть, как отец Егора, будучи старостой села, отправил его, дезертира, на фронт.

После ранения Егор возвращается в родное село уже навсегда. Вернулся с гражданской войны и старший брат Егора Николай, заместивший в хозяйстве отца.

Хорошо выписан Алешкиным неторопливый, выверенный веками уклад русской крестьянской жизни. Но невесело нынче в деревне. Новая власть норовит содрать семь шкур с мужика.

Выступает очередной приехавший с отрядом комиссар:

– Настанет коммунизм, и несметные богатства хлынут к нам с окраин страны. Ленин говорил, что товарищи Луначарский и Рыков побывали на Украине и Северном Кавказе и рассказали ему, что на Украине кормят пшеницей свиней, а бабы на Северном Кавказе моют молоком посуду. Понимаете, девать еду некуда, когда другие голодают. И у вас – я ехал сюда, видел – хлеба уродились в этом году… Потому и планом наметили взять с Тамбовской губернии одиннадцать с половиной миллионов пудов хлеба…

– Сколько?! – раздались ошеломленные голоса.

– Очумели? Где мы возьмем?

– С голодухи подохнем!

– Товарищи, товарищи, разве это много? В прошлом году у вас взяли двенадцать с лишним миллионов пудов, живы остались!

Приезжающие комиссары в крестьянском труде, как правило, ничего не понимают. Они не знают, каким потом добывается этот хлеб.

Новый приехавший комиссар из-за ранения ослеп, но долг превыше всего, и он агитирует мужиков, как может. Мужики даже рады его приезду, поскольку привезли брошюры и газеты – хоть наконец-то покурить можно будет.

– О чем он? – спросил, подойдя к толпе Антошкин.

– О польском хронте, – ответил Аким, с удовольствием, даже с каким-то блаженным выражением на лице скручивая цигарку из клочка новой газеты. – Комиссар из Москвы тольки, с совещания деревенских агитаторов. Грить, Ленина видал своими глазами…

– Так он же слепой.

– Грить, видал.

Воистину символическим и страшным кажется эпизод, когда слепой комиссар, наткнувшись на коляску с ребенком-уродцем, разражается патетической тирадой:

– Какой прелестный, милый ребенок! – воскликнул слепой комиссар, поднимаясь с корточек. – Какая, наверно, у него счастливая мать! Вот, товарищи, – указал он на уродца, – будущее Советской страны! ради него мы и кладем свои жизни, ради него и проливаем свою кровь. И я уверен, что будущее будет таким же прекрасным, как этот ребенок! а строить это будущее нам с вами! – Слепой комиссар, чувствуя, что кто-то рядом с ним дышит громко, сопит, слушает внимательно, протянул руку, коснулся тугого плеча Коли Большого, деревенского дурачка, нащупал заплату на рубахе из грубого холста и приобнял его за плечо, продолжая говорить: – а вот главная опора Советской власти! Вот на таких крепких бедняцких плечах мы и придем к светлому будущему, к коммунизму…